Учебник МХК для 11 класса

Мировая художественная культура

13.2. Живопись романтизма

В истории мировой живописи романтизм составил яркую и блистательную эпоху. Живописные полотна Э. Делакруа (Франция), Ф. Гойи (Испания), К. Д. Фридриха (Германия), С. Щедрина, О. Кипренского и И. Айвазовского (Россия) — лучшее, что создано в эпоху романтизма. Свободные от всяческих догм, доктрин и школ, художники подчинялись только зову собственной души, уделяли особое внимание выразительному изображению чувств и переживаний человека.

Действительно, живописи романтизма была присуща «страшная жажда творить всеми возможными способами». Любимыми выразительными средствами романтической живописи стали: яркий, насыщенный колорит, контрастное освещение, эмоциональность манеры, мазка, фактуры. Художники часто прибегали к языку намёков и символов, приглашая зрителей дорисовать в воображении всё остальное.

Многие художники эпохи романтизма считали, что к пониманию сущности бытия нужно идти через постижение людей, внутреннего мира человека. Каков же он, человек романтического поколения, запечатлённый на полотнах выдающихся творцов?

Часто он становится свидетелем жестоких кровопролитий и войн, трагических судеб целых народов. Он совершает героические поступки, способные вдохновить окружающих. Это человек, остро чувствующий свою собственную раздвоенность и неустойчивость в этом мире. Он гордится внутренней свободой собственного Я и в то же время страдает из-за этого. Он соединяет в себе протест и бессилие, наивные иллюзии и пессимизм, нерастраченную энергию и разочарованность. Не находя идеала в современном мире, он обращается к прошлому, возводит на пьедестал благородных рыцарей Средневековья. Но, как бы ни был противоречив облик героя-романтика, в нём утверждается исключительная ценность человеческой личности, её порыв к неограниченной свободе и творческому самовыражению.

Романтиков привлекала современность, в которой они черпали сюжеты для многих своих произведений. Великая французская революция и последовавшие за ней захватнические походы Наполеона, жестокие политические репрессии и казни, бесконечные смены правительств и революционный взрыв 1830 г. с особой остротой поставили вопрос о роли народа и личности в истории. Живопись романтиков выбирала в герои не великих деятелей эпохи, а целые народы, представителей простых сословий, ставших активными творцами истории. В полотнах Жерико («Офицер конных егерей императорской гвардии, идущий в атаку» и «Раненый кирасир»), Делакруа («Свобода, ведущая народ (28 июля 1830 г.)»), Гойи («Восстание 2 мая 1808 года в Мадриде» и «Расстрел повстанцев») были провозглашены новые идеалы и художественные принципы.

Эжен Делакруа (1798—1863) стал тем художником, который сумел выразить широчайший масштаб современной истории. Находясь под впечатлением событий Июльской революции 1830 г., он сообщал в письме к брату: «...Если я не сражался за родину, то пусть, по крайней мере, буду писать ради неё». Патриотический порыв, грандиозный масштаб происходящего он передал в знаменитой картине «Свобода, ведущая народ (28 июля 1830 г.)», сочетающей в себе почти протокольную реальность репортажа с духом возвышенной романтической аллегории. Не случайно современники назвали ее «Марсельезой французской живописи».

Э. Делакруа. Свобода, ведущая народ (28 июля 1830 г.). 1831 г. Лувр, Париж

По развалинам баррикады, только что отбитой у правительственных войск, прямо по телам убитых грозно и стремительно движутся повстанцы. Июльское солнце, с трудом пробивающееся сквозь клубы порохового дыма, высвечивает отдельные фигуры людей. Каждый образ олицетворял собой героический характер нации и был подсказан художнику самой жизнью, свидетельствами очевидцев и непосредственных участников восстания. Вот студент, крепко стиснув ружьё, взводит курок. Рядом рабочий в блузе решительно взмахнул саблей. Парижский гамен неистово размахивает пистолетами. Раненый гвардеец последним усилием воли приподнимается на руках, чтобы взглянуть в лицо прекрасной Свободе.

Смысловым центром картины становится фигура Свободы — прекрасной женщины с трёхцветным знаменем в руке. В едином порыве она увлекает за собой восставших, придавая силы раненому солдату, воодушевляя на подвиг детей и взрослых.

...Эта сильная женщина...
С хриплым голосом, с огнём в глазах,
Быстрая, с широким шагом,
Наслаждающаяся криками народа,
Кровавыми схватками, долгим рокотом барабанов,
Запахом пороха, доносящимся издали,
Отзвуками колоколов и оглушающих пушек...

/О. Барбье. «Ямбы». Перевод А. Г. Конюс/

Испанский художник Франсиско Гойя (1746—1828) стал свидетелем наполеоновских войн, опустошивших и разоривших Испанию. В 1808 г. в ответ на жесточайшие репрессии наполеоновской оккупации в Мадриде вспыхнуло народное восстание. В эти трудные годы Гойя был вместе со своим народом. Произведения тех лет сопровождали подписи: «Я видел это!», «Нельзя стерпеть».

Картина «Расстрел повстанцев в ночь на 3 мая 1808 года» явилась обвинительным актом художника злу и насилию. Он явственно ощутил реальные масштабы народной трагедии.

Тёмная, беспросветная ночь опустилась на пустырь площади Манклоа в Мадриде. Здесь 3 мая 1808 г. безликая, серая толпа солдат выполнила страшный приказ — расстреляла без суда и следствия ни в чём не повинных людей. Контрасты света и тени усиливают драматизм происходящего. Резкий свет фонаря причудливо освещает выхваченные из тьмы лица повстанцев. В эти последние минуты перед смертью их мысли и чувства напряжены до предела. До крови сжаты кулаки непокорившихся, до боли закушены пальцы в немом и отчаянном крике. Застыл в последней судороге убитый, ощупывает землю смертельно раненный. Монах в серой рясе сдержанно взывает к Богу. Кто-то отшатнулся, закрывая лицо руками...

Ф. Гойя. Расстрел повстанцев в ночь на 3 мая 1808 года. 1814 г. Прадо, Мадрид

В центре картины — рванувшийся навстречу палачам человек в ослепительно белой рубахе. Он стоит, широко раскинув крестом руки, напоминая распятого Христа. На фоне происходящего он выглядит символическим напоминанием о справедливом грядущем возмездии. Гойя поднимается над достоверностью исторического факта, утверждая нравственное превосходство непокорённого народа, показывая стойкость и красоту его духа.

В отличие от неоклассицистов, отдававших предпочтение событиям ушедшей в прошлое греческой и римской истории, романтики обратились к искусству Средних веков. Яркий след в истории мировой художественной культуры оставили прерафаэлиты («Pre-Raphaelite Brothers» — «Братство прерафаэлитов») — объединение молодых живописцев, возникшее в Лондоне в 1848 г. и явившееся реакцией на творчество бездарных подражателей Рафаэля. В поисках новых ориентиров, свободных от академических условностей, за образец искренности и художественной свободы они взяли средневековое искусство. Вдохновение они черпали из рыцарских романов Средневековья, старинных легенд в переложении современных поэтов-романтиков, поэзии Данте, драматургии Шекспира.

Одним из главных постулатов провозглашённой ими декларации стал призыв: «Любить в искусстве прошлого всё серьёзное, прямое и искреннее». Отклик в их сердцах рождала Библия, в которой они находили множество сюжетов, созвучных своему времени. Прерафаэлиты не стремились к исторически верной передаче евангельских эпизодов, гораздо больше их интересовала «правда натуры», культ естественных и искренних чувств человека. Трактовку библейских сюжетов они наполняли внутренним философским смыслом, религиозно-мистическим настроением, предавая его с помощью многочисленных знаков и символов.

Д. Г. Россетти. Благовещение. 1850 г. Галерея Тейт, Лондон

Ярчайшим представителем прерафаэлитов был Данте Габриэль Россетти (1828—1882), видевший в христианстве особое духовное начало, способное возвысить человека. Обращаясь к библейским сюжетам из жизни Иисуса Христа и Девы Марии, он создал свой особенный и неповторимый стиль, полный мистики, искренности и простоты. Прочтение канонической темы Благовещения в одноимённой картине «Благовещение» было поистине новаторским и очень смелым. Опираясь на Евангелие от Луки, он по-своему рассказал о том, как Деве Марии был послан огненный ангел. Вопреки общепринятой традиции Возрождения, изображавшей Мадонну как святую, молящуюся во время Благовещения, Россетти показывает её в облике обыкновенной девушки, испугавшейся внезапного появления архангела Гавриила. Принесённая им Благая весть явно застаёт её врасплох: она прижалась к стене и покорно внимает его словам. В смущённом и подавленном взгляде, прикованном к цветку лилии в руках небесного посланника, нет радости, напротив, в нём угадываются настороженность и страх. Непривычен был и облик архангела Гавриила, представшего без крыльев и в одеждах, едва прикрывавших его обнажённое тело. Лишь нимб над головой, парящий над рукой голубь, язычки пламени под ногами указывали на его божественное происхождение.

В картине много символики, восходящей к средневековой мистической литературе и искусству. Если в традиционном христианском искусстве белая лилия воспринималась как символ духовной чистоты и невинности Девы Марии, то в картине Россетти она одновременно ассоциируется с цветком траура, знаменующим распятие Христа. Почти каждая вещь, запечатлённая художником, приобретала здесь глубокое символическое звучание.

Важнейшее средство передачи чувств и настроений — цветовая гамма картины. Несмотря на явную монохромность (доминирующий холодный белый цвет) с небольшими вкраплениями синего (канонический цвет Богоматери) и красного (символ жертвы Христа), краски создавали ощущение таинственного чуда, происходящего прямо перед глазами зрителя.

Нарушение привычных канонов христианской живописи, конечно, не могло понравиться ревностным служителям церкви, не понравилось оно и многочисленной публике. Критика дружно отмечала разрыв с классической традицией и сочла такую трактовку евангельского сюжета явно неприличной.

Д. Э. Миллее. Офелия. 1852 г. Галерея Тейт, Лондон

Так как религиозные картины прерафаэлитов подверглись особенно жёсткой критике, то в конечном счёте живописцы-новаторы обратились к литературным сюжетам. К их знаменитым программным произведениям можно отнести картину Джона Эверетта Миллеса (1826—1896) «Офелия», сюжет которой был навеян трагедией Шекспира «Гамлет». Несмотря на ожесточённые споры, вызванные их произведениями, прерафаэлитам удалось создать «новое и более смелое английское искусство, которое заставило людей размышлять» (У. X. Хант). Они привнесли в живопись всю полноту романтического мироощущения и наполнили её поэзией.

«Братство прерафаэлитов», просуществовавшее менее 10 лет, стало одним из самых ярких событий в художественной жизни середины XIX в. Оно оказало огромное влияние на изобразительное искусство вплоть до середины XX столетия.

* * *

Значительный вклад в создание образов романтического героя внёс русский портретист Орест Адамович Кипренский (1782—1836). Романтический портрет стал настоящим призванием художника. Что же особенно привлекало современников в его портретах, ведь в русской школе было немало корифеев портретной живописи? Чем так покорил зрителей талантливый мастер?

На большинстве созданных Кипренским произведений лежит печать необычности, подчас загадочности. Художник не ставит перед собой цель дать достоверную, точную характеристику героев. Главное для него — передать томление героя по далёкому, порой несбыточному идеалу, воплотить внутренний разлад души, неудовлетворённость, трагическую надломленность, затаённую печаль и дух сомнения. Вот почему в галерее портретных образов значительное место занимают мечтатели, люди высоких и благородных стремлений, которым чужды обыденность и повседневность.

Одним из самых ярких и глубоких романтических портретов О. А. Кипренского является портрет Е. В. Давыдова, двоюродного брата поэта и гусара Дениса Давыдова. Это образ человека бурной и героической эпохи, требующей «отчизне посвятить души прекрасные порывы». Перед нами противоречивая личность, в характере которой соединились внешняя бравада и воинская удаль лихих гусар, чувство долга и душевное благородство, дух весельчака и сосредоточенность глубоко мыслящего человека. Это естественный, живой человек, особенно высоко ценящий личную свободу и независимость.

О. А. Кипренский. Портрет Е. В. Давыдова. 1809 г. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Оригинально колористическое и композиционное решение картины. Художником удачно найдена гармония цветов: желтоватого тона лица, ярко-красного мундира, белых лосин, золотых позументов, серебряных шнуров портупеи и чёрного лака сапог. Динамизм образу придаёт романтический пейзаж: Давыдов стоит возле дерева, сломанного ветром или поражённого молнией. Над ним сгущаются клубы белых облаков, несущихся по синему грозовому небу. Эмоционально окрашенная атмосфера пейзажа явно контрастирует с небрежно спокойной позой героя.

Кипренскому принадлежит серия карандашных портретов героев Отечественной войны 1812 г. Лёгкий и виртуозный карандаш художника отмечает в облике этих людей черты высокого интеллекта, готовность к подвигу и благородство души. С увлечением он рисует поколение победителей, героических «детей 1812 года» в военных мундирах, ополченских фуражках и походных плащах.

О. А. Кипренский. Карандашные портреты героев Отечественной войны 1812 г. Слева: портрет А. Р. Томилова в форме военного ополченца. Справа: портрет М. П. Ланского. 1813 г.

Будучи современником А. С. Пушкина, Кипренский создал целую галерею образов, входящих в близкое окружение поэта: П. А. Вяземского, Н. И. Гнедича, И. А. Крылова, К. Н. Батюшкова, К. Ф. Рылеева. Ему принадлежит знаменитый портрет А. С. Пушкина — «питомца чистых муз», исполненный творческого порыва и вдохновения. Замечательны и женские портреты художника. Молодые дамы, запечатлённые на них, обаятельны, старушки — величаво спокойны и благородны. Портреты Е. Растопчиной и Е. Авдулиной принадлежат к подлинным шедеврам Кипренского.

* * *

Художники романтизма привнесли иной взгляд на природу, в которой увидели не просто среду человеческого обитания, а Вселенную, маленькой частицей которой является человек. В то же время природа нередко противостоит человеку с его суетностью бытия и тщеславными желаниями.

Излюбленный тип романтического пейзажа — затянутое тёмными тучами небо, сквозь которое пробивается лунный свет, или мрачное бушующее море, где все напоминает о неустойчивости человеческой жизни. Трагическое понимание зыбкости бытия передано в многочисленных сценах кораблекрушений и стихийных природных катаклизмов, грозящих человеку неотвратимыми катастрофами.

Восприятие природы романтиками глубоко эмоционально, она живёт и дышит вместе с человеком. Для подобного отражения жизни природы у романтиков были свои излюбленные приёмы. Ощущение безграничности и безбрежности природы передано пейзажами, уходящими к горизонту.

Яркий пример западноевропейской пейзажной живописи романтизма — творчество немецкого художника Каспара Давида Фридриха (1774—1840). Он писал горные, морские и лесные пейзажи, давая почувствовать зрителю безграничность и беспредельность высей и далей. Необъятные просторы с царящей в них тишиной завораживают зрителя, настраивают его на молчаливое общение с природой. Если он вводит в свои пейзажи человека, то создаётся впечатление, что человек заброшен сюда ка-кими-то случайностями или превратностями судьбы. Мы почти никогда не увидим его лица, чаще он показан со спины, сидящим на берегу моря или уходящим вдаль по лесной тропе. Находясь внутри природы и одновременно теснимый ею, он воспринимается как чуждый для неё элемент. Крошечные размеры человеческих фигур несопоставимы с грандиозными масштабами гор и лесов, безбрежностью морской глади или неба. Принципиально не подписывая и не датируя свои картины, художник лишний раз напоминал, что он является лишь соавтором вечной Природы.

К. Д. Фридрих. Монах на берегу моря. 1808—1809 гг. Государственные музей, Берлин

Главным выразителем эмоциональной нагрузки становится цвет, имеющий символическое значение. Он не создаёт иллюзии света, а заставляет предметы и фигуры отбрасывать причудливые и таинственные тени. В соединении с романтической символикой (море, корабль, руины средневековых замков, сова, лунная ночь, закат солнца, тихое утро) картины Фридриха создают особое эмоциональное настроение.

Удивительно проста и одновременно грандиозна картина «Монах на берегу моря». Почти всю её композицию составляют разноцветные горизонтальные полосы. Внизу — узкая полоска почти белого прибрежного песка, затем — чёрно-синего, свинцово-серого моря и затем — светлеющего в вышине мрачного неба. Линия горизонта уводит взгляд зрителя вдаль, в самую глубину картины, открывая беспредельность мироздания. На этом необычном фоне художник изображает маленькую фигурку монаха, оказавшегося один на один с величественной Природой. Одинокий монах-скиталец воплощает романтический идеал художника, раскрывает тему трагической затерянности человека в бесконечном пространстве.

Русская пейзажная живопись первой половины XIX в. также развивалась в русле романтизма. Вольная стихия природы в ней выступала как олицетворение духа свободы и независимости.

И. К. Айвазовский. Девятый вал. 1850 г. Государственный Русский музей, СанктПетербург

Иван Константинович Айвазовский (1817—1900) вошёл в историю мировой живописи как «моря пламенный поэт». Этой теме он посвятил всю свою жизнь и не изменял ей никогда. В созданных маринах (их, по собственному признанию художника, было около трёх тысяч) он остался верен романтическому идеалу прекрасной и одухотворённой природы. Если в молодости его больше интересовала безмятежная тишина моря, залитого золотом солнечных лучей или серебристым светом луны, то позднее он обращается к образу могучей, разбушевавшейся стихии, предвещающей грандиозные катастрофы.

Картина Айвазовского «Девятый вал» вызвала настоящее паломничество восхищённых зрителей. Громадная волна бушующего моря готова обрушиться на людей, судорожно цепляющихся за обломки мачт погибшего корабля. Всю ночь экипаж бесстрашно боролся с морской стихией. Но вот первые лучи солнца пронзили воду, осветив её тысячами ярких бликов и тончайших оттенков цветов. Вода кажется прозрачной, она как будто светится изнутри, вбирая в себя клокочущую ярость волн, а значит, давая хрупкую надежду на спасение. По поверьям моряков, девятый вал предвещает последний порыв шторма. Смогут ли устоять люди? Выйдут ли они победителями из смертельной схватки с разбушевавшейся стихией? Трудно ответить на этот вопрос, но колористический строй картины, полный оптимизма, вселяет такую уверенность.