|
|
|
Учебник МХК для 10 класса Мировая художественная культура
Тема 12. Диалог «старины и новизны» в русской словесностиЦарствование Романовых, Михаила, Алексея, Федора,
/Н.М. Карамзин/ Всегда народ к смятенью тайно склонен... /А.С. Пушкин/ XVII в. стал периодом крушения средневековой художественной культуры Древней Руси. Рушились традиции, еще недавно казавшиеся незыблемыми. Древняя Русь превращалась в Россию — государство с новыми духовными ориентирами. Процесс расставания с прошлым болезненно затронул все стороны общественной жизни — религиозные, политические, художественные. Точный «диагноз» недуга своего времени поставили некогда сами современники. Они назвали свою эпоху «бунташной». А еще говорили: «Старина и новизна перемещалися». Под стариной подразумевались прежде всего церковные основы Святой Руси — уникальный культурный опыт православной цивилизации, воздвигнутой в течение семи столетий в пограничье Европы и Азии. Новизна же связывалась со светским восприятием мира, европейским мышлением и образом жизни. Она властно вторглась в жизнь русского общества, стремительно двинувшегося по пути преобразований, ломающих традиционные каноны храмового искусства. Не случайно современные историки называют эту эпоху «переходной». Мы же рассмотрим культуру XVII столетия как культуру диалога, в процессе которого «новое» вытесняло «старое». В искусстве этого времени причудливо переплелись уходящие в прошлое образы «мистического реализма» светского искусства европейской традиции. Велся этот специфический диалог «старины и новизны» в условиях жесточайших социальных потрясений, когда страстное приятие или, наоборот, неприятие перемен достигло, кажется, своего апогея. Смена исконного «древлего благочестия» на светское мировосприятие давалась России непросто. Вспомним начало XVII в., так называемое Смутное время. По определению современного исследователя А.М. Панченко, Смуту можно назвать первой в русской истории крупномасштабной гражданской войной. Кажется, никогда ранее общество не было столь политически расколотым на лагеря, противоположные по своим взглядам. Нескончаемые дворцовые интриги на время подорвали веру в ценности государства и самодержавной власти. Повсюду лилась кровь. Отсутствие прямого наследника у болезненного сына Ивана Грозного — Федора Иоанновича, последнего царя рода Калиты, обернулось всенародной белой. После смерти Бориса Годунова, захватившего власть на семь лет, словно в калейдоскопе замелькали правители российского государства: сын царя Бориса Федор, боярин Василий Шуйский, Лжедмитрий I. «Игрой в царя» увлекались почти все русские сословия. Не удержались от соблазна легкой победы над могучим русским соседом и польские магнаты, которым удалось посадить на московский трон красавицу Марину Мнишек. Кризис самодержавной государственности грозил потерей национальной независимости, крахом «русской идеи». Но все же выход из тупиковой ситуации был найден. Русская православная церковь призвала враждующее общество к покаянию и примирению. И оно состоялось: в 1613 г. на престол был возведен Михаил Романов, основатель новой и последней династии царей самодержавной России. Но испытания «переходной эпохи» на этом не закончились. Многочисленные народные волнения, стрелецкие мятежи, восстание под предводительством Степана Разина сотрясали страну на протяжении всего столетия. Самый сильный удар по монолиту средневековой традиции был нанесен церковной реформой патриарха Никона (1653), в результате которой произошел раскол Русской православной церкви. Старообрядчество (т. е. движение тех людей, кто не принял нововведений в церкви) стало мощной общественной силой, всколыхнувшей широкие народные массы — крестьян, стрельцов, казаков, бедных посадских людей, часть духовенства. В основе раскола лежал известный русский вопрос: каким путем идти России — самобытным ли, укрепляя в народном сознании святость и незыблемость религиозно-культурных традиций предков, или новым, европейским? Патриарх Никон был противником любого изоляционизма. Он мечтал стать во главе вселенского Православия и освободить второй Рим — Царьград. Грезя вселенской духовной властью, патриарх Никон решил преобразовать церковную жизнь. Он задумал реформу, суть которой — сблизить обряды всех православных народов. Нововведения Никона включали запрет на крещение двуперстием (вводилось трехперстное сложение пальцев, соответствующее символике Святой Троицы). Началось исправление богослужебных книг в соответствии с практикой греческой, а также украинской и белорусской православных церквей. Это переполнило чашу терпения противников реформы — боголюбцев. Они сочли за оскорбление религиозного чувства разрыв с многовековой национальной традицией. Началась жестокая борьба, в ходе которой реформу поддержало русское дворянство, ратовавшее за европеизацию русской жизни. Все эти события, прежде всего Смута и Раскол получили яркое и непосредственное отражение в русской литературе, ранее других видов искусства вступившей на путь обновления. Уже в первой половине XVII в. родились исторические повести, образный мир которых отличается от традиционной древнерусской словесности. В стиле повестей можно найти неповторимые черты «переходности», соединение традиционных религиозных и светских образцов. Среди них сочинения, созданные на привычные канонические сюжеты, где события современной жизни рассматриваются с религиозной точки зрения. Например, в «Повести о видении некоему мужу духовну», написанной протопопом Терентием, рассказывается о том, как некий москвич увидел во сне Богородицу, Иоанна Предтечу и святых угодников, которые молились в Успенском соборе Московского Кремля о спасении народа православного, изнывающего от кровопролития во время Смуты. В то же время появляются произведения, где авторы пытаются осмыслить происходящее на Руси с более светских исторических позиций. В числе популярных текстов, рассказывающих о Смуте, выделяются сочинения Авраама Палицына, князя И.А. Хворостинина, князя С.И. Шаховского. Творцы новой литературы были хорошо образованными людьми. В их повестях есть авторская позиция, творческая свобода, немыслимая в искусстве слова Древней Руси. Персонажи исторических повестей иные, нежели герои средневековой литературы, они не делятся по традиции на абсолютно хороших и абсолютно плохих. Авторы пытаются показать личность, ее характер. Например, осуждая цареубийцу Бориса Годунова, князь С.И. Шаховской не умолчал о его достоинствах, «великомудром и многоразсудном разуме». Иначе говоря, в литературе разрушается «абстрактный психологизм» (Д.С. Лихачев), начинается ее «обмирщение», укрепление светского взгляда на мир. Освобождение от средневековой нормативности происходит не только в прозе, но и в поэзии Здесь необходимо отметить, что древнерусская литература, не зная стихосложения, все же пользовалась приемами ритмизации. Сказовым стихом владел автор «Слова о погибели Русской земли». Ритмическое движение характерно для стилистики «плетения словес» Епифания Премудрого, явственно чувствуется в жанре «покаянного стиха». Но стихотворство как осознанная новая форма художественной литературы возникло лишь в первые десятилетия XVII в., когда родилась русская поэзия в ее европейском светском варианте. Вначале поэтическое искусство казалось русским литераторам-ин-теллектуалам, закаленным в идеологических спорах, своеобразной игрой ума. В поэзии преобладали краткие послания, эпистолии, акростихи, «переоротни» которые можно было читать как слева направо, так и справа налево. Текст стихотворения мог быть оформлен в виде геометрической фигуры, изображения бокала, сердца, звезды и др. Поэт Евстратий оставил ставшее хрестоматийным стихотворение-молитву, исполненную графически в виде «серпантинного» рисунка. Художественное наследие РоссииНа переломе веков: первые вирши. Литература о духовно-нравственных ценностях человека Фрагмент 1
/Евстратий/ Фрагмент 2 Не дивно во благополучии возгоржение,
/Алексей Романчуков/ Фрагмент 3 Миряне, песни мира оставляйте,
Псалтирь, вишами новоизданная,
Царю нашему премилостив буди,
/Симеон Полоцкий/ Фрагмент 4 Говорят молодцу люди добрыя:
(Повесть о Горе-Злосчастии // Древнерусская литература / Сост. Е.Б. Рогачевская. М., 1993. С. 245. Орфография первоисточника). Фрагмент 5 «И прочих наших на Москве жарили да пекли: Исаию сожгли, и после Авраамия сожгли, и иных поборников церковных многое множество погублено, их же число Бог изочтет. Чюдо, как то в познание не хотят прийти: огнем, да кнутом, да висилицею хотят веру утвердить! Которые-то апостолы научили так? — не знаю. Мой Христос не приказал нашим апостолам так учить, еже бы огнем, да кнутом, да висилицею хотят в веру приводить. Но Господе реченно ко апостолам сице: “...шедше в мир весь, проповедите Евангелие всей твари, Иже веру имет и крестится, спасен будет, а иже не имет веры, осужден будет...”» (Житие протопопа Аввакума // Древнерусская литература / Сост. Е.Б. Рогачевская. М., 1993. С. 266). Фрагмент 6 Мира славу, сребро, злато
(Полоцкий С. Молитва святого Иосифа, в пустыню входяща // Симеон Полоцкий и его книгоиздательская деятельность / Под ред. А.Н. Робинсона. М., 1982. С. 151.) К началу 30-х годов XVII в. в России родилась поэтическая школа, получившая название приказной. Дело в том, что книжное стихотворство в то время было для русских людей непривычным занятием, увлекались писанием стихов прежде всего служащие московских приказов, в ту пору самые образованные представители русского общества. Приказные чиновники обычно были неродовиты и небогаты. Превыше всего они ценили «остроумие» — умение пользоваться «витийным» языком. Среди талантливых поэтов приказной школы выделяется дьяк Алексей Романчуков (возглавлял в 1636—1638 гг. русское посольство в Персии). В середине века приказная школа прекратила свое существование. Как и во всем обществе, в литературных кругах этого времени произошло размежевание на враждующие партии. Вот как об этом пишет исследователь А.М. Панченко: «Итак, верхи русского общества избрали путь европеизации, путь перестройки, унаследованной от средневековья культурной системы. Однако смысл и формы этой перестройки разные группировки тогдашней интеллигенции представляли себе по-разному; поэтому «шатание» в верхах продолжалось. Уже на соборе 1666—1667 гг. зародились две враждебные партии — грекофильская (“старомосковская”) и западническая (партия “латин-ствующих”). По прихоти истории первую из них возглавил украинец Епифаний Славинецкий, а вторую — белорус Симеон Полоцкий, оба питомцы Киевской школы... Обе партии сходились в том, что России нужно просвещение, но ставили перед собой разные задачи»*. * История русской литературы X—XVII вв. / Под ред. Д.С. Лихачева. М., 1980. С. 375—376. Православный белорус Самуил Емельянович Петровский-Ситниа-нович (1629—1680) был выпускником Киево-Могилянской академии, в двадцать семь лет он принял монашество под именем Симеон. Судьба его была необычной. Бедняк и неудачник, скромный дидаскал (учитель) полоцкой «братской школы», он сделал блестящую карьеру при дворе Алексея Михайловича и обязан был этим только самому себе, своему уму, таланту, широкой европейской образованности. В московской среде Симеон первоначально слыл иностранцем: он говорил с акцентом, не сразу научился писать кириллицей. Отсюда возникло прозвище Симеона — Полочанин, полоцкий (т. е. родом из Полоцка). Религиозный и литературный противник Симеона, неистовый протопоп Аввакум нарек его обидным по тем временам прозвищем — «римлянин». Повод для обвинения Симеона в католицизме у Аввакума все же был: Полоцкий был воспитан на европейских культурных традициях и не слишком высоко ценил древнерусское слово. Он и в Москве пытался создать гуманитарную элиту, способную воспринимать европейскую литературу и новую российскую словесность. На этом поприще ему удалось делать очень много. Порукой же было покровительство царской семьи Романовых, где Полоцкий считался воспитателем наследников престола. Для него была учреждена должность придворного поэта. Энергичному и честолюбивому Симеону удалось основать первую самостоятельную Верхнюю типографию. Он разработал проект первого в России высшего учебного заведения, который лег в основу московской Славяно-греко-латинской академии. Но все же главным делом его жизни было поэтическое творчество. В историю русской литературы Симеон Полоцкий вошел как создатель регулярной силлабической поэзии*. Он оставил огромное наследие — около пятидесяти тысяч стихотворных строк. Будучи профессиональным поэтом, Симеон считал своим долгом постоянно тешить столичную аристократию новыми виршами. Он сочинял «декламации», «диалоги», «приветства», и ни один праздник не обходился без «премьеры» его стихов. * Силлабическая поэзия основана на упорядоченности числа слогов в стихе (13, 11 или 8). О трудолюбии и плодотворности Симеона свидетельствует колоссальный сборник стихов «Вертоград (сад) многоцветный», завершенный в 1680 г. Сборник напоминает энциклопедию не только своими размерами и алфавитным порядком стихов, в нем охвачены самые разнообразные и многогранные темы, события, предметы. «Стихотворным музеем» нередко называют этот сборник, в котором автор пытался в поэтической форме преподнести читателю информацию об окружающем мире, которую должен знать грамотный человек. Самым выдающимся трудом Симеона Полоцкого следует признать «Псалтирь рифмотворную» — стихотворный перевод Псалтири (части Библии). Псалтирь испокон веков использовалась в христианском богослужении. Еще во времена Киевской Руси она была переведена с греческого на старославянский язык, но ее стихотворных переводов не существовало. Вместе с тем во все времена Псалтирь воспринималась как «книга песен», как вдохновенная лирика, как поэтическое прославление Бога, его могущества, милосердия и любви. Первым на «словенский» язык перевел Псалтирь именно Симеон Полоцкий псалмы не раз переводились на русский язык, в числе переводчиков XVIII в. М.В. Ломоносов, В.К. Тредиаковский, А.П. Сумароков. Перевод Псалтири Симеон осуществил необычайно быстро. Приступив к работе в начале февраля 1678 г., он закончил ее к концу марта. Книга была издана в Верхней типографии. Это было первое в России издание стихотворного творения отдельной книгой, «ради ее собственного интереса». Позднее «Псалтирь рифмотворная» Симеона Полоцкого обрела новую жизнь в звуках. Московский композитор, дьяк В.П. Титов написал к поэтическим текстам музыку и подарил экземпляр своего сочинения царевне Софье со стихами. Нет, не зря любил и покровительствовал русский царь Алексей Михайлович поэту Симеону Полоцкому! Правда, у его наследника, царя Петра Первого, были иные взгляды. Поэты-просветители, окружавшие трон в конце XVII в., по времена Петровских преобразований уступают место политикам. Однако свое дело в истории культуры гуманитарии бунташного века достойно завершили: русская поэзия родилась. Правда, в условиях накаленного общественного климата любые литературные споры могли перерастать в политические. И перерастали. В годы правления царевны Софьи (1682—1689) борьба «греко-филов» и «латинствующих» приняла характер открытого столкновения. После падения правительства Софьи тогдашней руководитель западнической школы Сильвестр Медведев был арестован как заговорщик и публично казнен. Очевидно, что в русской истории родился новый тип писателя-профессионала, способного умереть за свои убеждения. К этому же необычному «писательскому сословию» следует отнести одного из самых оригинальных и глубоких авторов XVII в. протопопа Аввакума (1621—1682). Как известно, протопоп Аввакум был главой старообрядческого движения. Он прожил жизнь необычную, полную борьбы, лишений и страданий и стал писателем уже в зрелые годы, по древнерусскому понятию, на седьмой седмице. До этого за перо брался редко, занимаясь в основном религиозно-политической деятельностью. Фанатичная приверженность Аввакума старой вере пугала царя Алексея Михайловича. Непокорному протопопу была уготована трагическая участь: за «великие на царский дом хулы» его сожгли заживо. Последние пятнадцать лет своей жизни Аввакум провел в ссылке в Пустозерске, в «земляном гробу», где написал свои лучшие произведения. Содержание сочинений протопопа Аввакума (а всего им создано свыше шестидесяти слов, толкований, поучений, посланий, писем, бесед и др.) неразрывно связано с личной судьбой автора, с писательским «страдничеством». Вершиной его творчества является знаменитое «Житие» (1672), в котором как в зеркале отразились индивидуальность создателя и его непростое время. «Житие» писалось тогда, когда Аввакум ждал своей смерти. Он предвидел, что после кончины его образ обретет ореол мученичества. Перед лицом вечности писатель не мог и не хотел лицемерить. Он заверял читателя: «Невозможно Богу солгати». В правдивости его слов вряд ли кто и сегодня усомнится. «Житие» отличается непривычной для XVII в. свободой мысли. Писатель считает, что для человека то хорошо, что сделано с искренней верою в Бога. Он разрешает мирянину крестить детей, причащать самого себя и многие другие «вольности», явно не совместимые с его собственным положением защитника старой веры. Иначе говоря, в сочинении Аввакума сплелись средневековая фразеология с новым свободным пониманием человека, его духовного мира. Попытаемся разобраться в «старине и новизне» страстной речи писателя-проповедника. Прежде всего, по-старинному трактует Аввакум «вечный смысл» описываемых им событий. Многие образы «Жития» достаточно традиционны и символичны: море есть жизнь; корабль, плывущий в житейском море, — судьба человека; якорь, брошенный для спасения, — православная вера. Излагая свою биографию, Аввакум склонен видеть в ней осуществление некоего тайного высшего замысла. Он не считает себя обычным человеком. В трудные моменты писатель не раз обращается за помощью к ангелу-хранителю и, по его словам, получает эту помощь. Аввакум уверен в своей избранности и высокой духовной силе. Он рассказывает о том, как исцелял больных, изгонял бесов, творил именем Божиим разные чудеса. Он дерзает описать собственную святость — факт удивительной смелости даже для «переходной» эпохи! Можно ли считать, что в своем сочинении Аввакум придерживался старинного канона житийного жанра? Уже одно то, что в «Житие» он повествует о своей судьбе, а не о жизни канонизированного святого, свидетельствует об ином: житийная канва служила для писателя прекрасной основой для общения с понимающим читателем, для страстной проповеди собственных взглядов. Аввакум впервые в истории русской литературы объединил героя и автора в одном лице. И в образе этого персонажа писатель подчеркнул не аскетизм (что характерно для жанра старого жития), а искренность, открытость, человечность. Его герой повествует о своих переживаниях и страданиях, он «тужит», «рыдает», «горюет», «вздыхает». Такого героя русская литература ранее не знала. Словом, в «Житии» представлена личность со всеми ее достоинствами и недостатками и раскрыт мир живых и трепетных человеческих чувств. И последнее замечание. С творчеством протопопа Аввакума вошло в нашу культуру совершенно иное осознание национального начала. Вспомним, что в предшествующую эпоху искусство формировало представление о нерасторжимом единстве государственного и патриотического. Для Аввакума все русское связано не только и не столько с государством, сколько с душевным самостоянием конкретного человека, с его личными переживаниями. Борьба за правду, доброе отношение к миру и людям, патриотизм, искренняя любовь к Богу — все это Аввакум считает проявлением русского национального чувства, столь полно и страстно выраженного в его исповедальных произведениях. В литературе Древней Руси всякая фантазия считалась грехом, идущим от дьявола-искусителя. В XVII в. точка зрения на этот предмет изменилась, что способствовало появлению вымышленных образов. Авторы бунташного века, вкусив запретный плод занимательной сюжетности, создали новую, бытовую повесть. Откроем «Повесть о Савве Грудцыне». В ее основу положена почти «фаустовская» тема, но на русский лад. Автор (его имя не сохранилось) рассказывает о том, как купеческий сын Савва Грудцын заложил душу черту в порыве отчаяния, причиной которого была несчастная любовь. Бес становится тенью Саввы, его вторым «я», помогая герою вернуть возлюбленную и вдоволь «погулять» по Руси. Однако власть дьявольской силы над душой Саввы не вечна. Герой раскаивается и вымаливает у Богородицы прощение. Получив его, уходит в Чудов монастырь, постригается в монахи. Вновь перед нами удивительное переплетение «старины и новизны». Используя средневековую схему легенд о грехе и прощении, автор светской повести, в отличие от древнерусского писателя, отнюдь не стремится к привычному развитию сюжета. Скорее, наоборот! В сочинении поражают «эффекты неожиданности». Читатель находится в эмоциональном напряжении, он вынужден внимательно следить за всеми непредсказуемыми похождениями главного героя. Любимым произведением читающей России XVII в. была «Повесть о Шемякином суде» — развеселая бытовая байка, полная трагических событий. Герои повести были настолько популярны, что получили вторую жизнь в многочисленных стихотворениях и лубочных картинках. В повести, создателя которой мы не знаем, две части. В первой — серия незавершенных анекдотов о незадачливом герое, «случайно» оторвавшем хвост у чужой кобылы, насмерть зашибившем поповского сына и соседского старика-отца. Вторая часть — рассказ о неправедном судье по имени Шемяка, который жестоко обманулся, рассчитывая получить деньги от главного героя-бедолаги. Попу, потерявшему младенца, судья предложил: «Отдай ему (провинившемуся бедному крестьянину. — Л. Р.) свою жену попадью до тех пор, покамест у попадьи твоей он добудет ребенка тебе. В то время возьми у него попадью и с ребенком». «Повесть о Шемякином суде», полная неожиданных и забавных происшествий, напоминает европейскую новеллу. Подобные сочинения — не редкость в русской литературе того времени. Завершим разговор о новациях XVII в. примером наиболее яркого «вторжения» европейского искусства в русскую культуру. Мы имеем в виду московский театр. Как известно, Древняя Русь отрицала светское лицедейство — «бесовское прельщение». Народные игрища и религиозные храмовые действа не являлись театральным искусством в полном смысле этого понятия. Европейский профессиональный театр появился в России лишь во второй половине XVII в. по воле царя Алексея Михайловича. Первый спектакль был сыгран в год рождения наследника — будущего императора Петра Великого (1672). Театр, называемый «комедийной храминой», соорудили в подмосковной усадьбе Преображенское. Пьеса, показанная здесь, была написана пастором Иоганном Грегори. Называлась она «Артаксер-ксово действо» и рассказывала о судьбе персидского царя. Актерами выступили иноземцы Немецкой слободы, выучившие текст по-русски. Новая государева забава пришлась по вкусу царскому двору. Позднее и здесь, и в Московском Кремле шли драмы, комедии и даже состоялась премьера балета «Орфей». В спектаклях звучала зарубежная оркестровая музыка, орган, пел хор и солисты-иностранцы. После внезапной кончины царя придворные театральные развлечения были забыты на долгие годы. Так что национальному русскому театру суждено было родиться значительно позднее, в XVIII в. Вопросы и задания
|
|
|