Учебник для студентов

Мастерство переговоров

       

Влияние общественного мнения на исход переговоров

Во времена господства классической дипломатии переговоры и публичность рассматривались как антиподы. Не только факт переговоров и их ход, но порой и их результаты были закрыты от общественного мнения, окружены непроницаемой тайной. Даже, а может быть, и в особенности, когда речь шла о договоренностях, от которых зависели судьбы стран и ход дел в мире: «Еще в 1914 году, - пишет Г. Никольсон, - французская палата депутатов ничего не знала о секретных статьях франко-русского союза».

Вместе с тем речь шла о военно-политическом союзе между Францией и Россией, сложившемся в 1891-1893 годах в ответ на заключение так называемого «Тройственного союза» между Германией, Австро-Венгрией и Италией в 1882 году. Франко-русский союз лег в основу «Сердечного согласия» (Антанты) Англии, Франции и России, завершившего размежевание великих держав перед Первой мировой войной. Мнение Жюля Камбона насчет публичности в дипломатии было предельно категоричным: «Когда не станет секретности, -писал он, - переговоры любого рода станут невозможными».

Но жизнь ломала эти каноны.

Вернемся в связи с этим к переговорам о прекращении русско-японской войны 1904-1905 годов. Положение России на этих переговорах осложнялось, помимо всего прочего, тем, что выступавший на них в роли посредника президент США Т. Рузвельт «с самого начала переговоров и все время старался поддерживать Японию»-Как осуществлял в этих условиях свою программу СЮ. Витте? Вот что написал он об этом в своих воспоминаниях.

«Когда мы приближались к Нью-Йорку, наш пароход встретили несколько пароходов с корреспондентами различных американских газет. Когда эти корреспонденты вошли на пароход, я им высказал радость по случаю приезда моего в страну, которая всегда была в дружественных отношениях с Россией, и мою симпатию к прессе, которая играет такую выдающуюся роль в Америке. С тех пор и до моего выезда из Америки я всегда был, если можно так выразиться, под надзором газетчиков, которые следили за каждым моим шагом. В Портсмуте (место, где проходили переговоры. – Ю.Л.), не знаю, с целью или нет, мне отвели две маленькие комнаты, из которых одна имела окна таким образом направленные, что через них было видно все, что я делаю. Со дня приезда и до дня выезда из Америки меня постоянно снимали «кодаками» любопытные. Постоянно, в особенности дамы, подходили ко мне и просили остановиться на минуту, чтобы снять с меня карточку. Каждый день обращались ко мне со всех концов Америки, чтобы я прислал свою подпись, и ежедневно приходили ко мне, в особенности дамы, просить, чтобы я расписался на клочке бумаги. Я самым любезным образом исполнял все эти просьбы, свободно допускал к себе корреспондентов и вообще относился ко всем американцам с полным вниманием. Этот образ моего поведения постепенно все более и более располагал ко мне как американскую прессу, так и публику.

Когда меня возили экстренными поездами, я всегда подходил, оставляя поезд, к машинисту и благодарил его, давая ему руку. Когда я это сделал в первый раз к удивлению публики, то на другой день об этом с особой благодарностью прокричали все газеты. Судя по поведению всех наших послов и высокопоставленных лиц, впрочем, не только русских, но вообще заграничных, американцы привыкли видеть в этих послах чопорных европейцев, и вдруг явился к ним чрезвычайный уполномоченный русского Государя, председатель Комитета министров, долго бывший министром финансов, статс-секретарь Его Величества, и в обращении своем он еще более прост, более доступен, чем самый демократичный президент Рузвельт, который на своей демократической простоте особенно играет. Я не сомневаюсь, что такое мое поведение, которое налагало на меня, в особенности по непривычке, большую тяжесть, так как, в сущности, я должен был быть непрерывно актером, весьма содействовало тому, что постепенно американское общественное мнение, а вслед за тем и пресса все более и более склоняли свою симпатию к главноуполномоченному русского царя и его сотрудникам. Этот процесс совершенно ясно отразился в прессе, что легко проследить, изучив со дня на день американскую прессу того времени. Это явление выразилось в телеграмме президента Рузвельта в конце переговоров в Японию, после того как он убедился, что я ни за что не соглашусь на многие требования Японии, и в том числе на контрибуцию в которой он, между прочим, констатировал, что общественное мнение в Америке в течение переговоров заметно склонило свои симпатии на сторону России и что он, президент, должен заявить, что если Портсмутские переговоры ничем не кончатся то Япония уже не будет встречать те сочувствие и поддержку в Америке, которые она встречала ранее».

Что касается японцев, то они, отмечал СЮ. Витте, были его «союзниками» в том, чтобы склонить симпатии общественного мнения в Америке к России. «Если они не были чопорными, как европейские дипломаты-сановники, чему, впрочем, случайно препятствовала и их внешность, то тот же эффект производился на американцев их скрытостью и уединенностью». И что же в результате? «Президент Рузвельт, испугавшись, что окончание переговоров ничем может возбудить общественное мнение против него и японцев, телеграфировал Микадо (императору. - Ю.Д.), советуя согласиться на предложения» от российского представителя, что тот и сделал.

Г. Никольсон и Жюль Камбон проигнорировали опыт СЮ. Витте, хотя к моменту, когда они писали труды, которые упоминались выше, было хорошо известно о том, как проходили переговоры в Портсмуте. Вместе с тем СЮ. Витте продемонстрировал эффективность качественно нового стиля ведения переговоров, в основе которого лежало осознание роли общественного мнения и активная работа с ним как с еще одним участником переговоров.

 

 

 

Top.Mail.Ru
Top.Mail.Ru